Анатолий Язон: «Мой адрес не дом и не улица…»

Впечатления детства и юности, влюбленности и разлуки, дети, внуки – вязь жизни состоит именно из них. Мы душевно поговорили о прошедшем, о том, что пережито. Ну, и о войне, конечно: куда же от нее, проклятой, денешься.

На встречу подполковник в отставке пришел без наград и регалий, в обычной гражданской одежде. 

- У нас часа полтора, не больше. Мне потом в госпиталь, под капельницу.

Среднего роста, широкоплечий, короткая стрижка. Встретишь на улице – обычный пенсионер с, увы, свойственными возрасту проблемами. 

- Что-то со здоровьем?

- Нет, ничего серьезного. Профилактика сердечно-сосудистых.

Анатолий Григорьевич сосредоточен, кажется, слегка даже напряжен. Предварительно, по телефону, он не сразу согласился на интервью.

- Какой из меня герой? Таких, как я, в Афгане сотни были. А что Звезду Героя не дали, так я и не жалуюсь. Мы же не за награды или деньги служили. Это сейчас на первом месте, сколько, кто и где платит. Мы Родину защищали.

Главные слова     

Опытным журналистам хорошо известна закономерность: всё самое интересное во время работы над сюжетом или интервью происходит в тот момент, когда уже выключен диктофон, перестала работать камера. Наш разговор с Анатолием Григорьевичем не стал исключением. 

Мы уже расставались, обменялись прощальным рукопожатием, когда он, несмотря на спешку, вдруг сказал: 

- Вот вы спрашивали меня, что я представляю при слове «дом»? Мой дом? Где он? Если шире сказать, где моя Родина? Родился на Дальнем Востоке, школу окончил в Кировограде на Украине. Училище – Чернигов. Потом Монголия, Читинская область, Венгрия, вновь Украина, Афганистан. Румыния, Ливия. Наконец, осел здесь, на гатчинской земле. И где он, мой дом? Самый длинный отрезок жизни, 32 года, я прожил в Сиверской – получается, здесь. 

По всем законам жанра нужно бы заканчивать статью словами Анатолия Язона, точнее, его обращением к читателям нашей газеты, которые вы сейчас прочтете. Ведь запоминается всегда пос-
леднее. Но, с другой стороны, какая разница, когда прозвучат эти, безусловно, важные слова. 

- Когда я встречаюсь с гостями нашего музея авиации, со школьниками в Гатчине или Питере, всегда говорю одно и то же: общайтесь со своими родителями, бабушками-дедушками. Расспрашивайте их о жизни, о своих предках. Записывайте, снимайте на телефон. Я, например, только со стороны мамы более-менее знаю историю нашего рода. Она ушла из жизни рано, в 58 лет. Ничего рассказать не успела. Но благодаря ее сестре, моей тете, знаю хоть приблизительно, откуда она родом. Появилась на свет мама в Ленинграде, на 5-ой Советской, в 1924-ом. Ее дед был одним из первых инженеров-путейцев в России. Хоть что-то знаю. По линии отца не знаю почти ничего. Только, что он родился в Одессе. Всё! Тогда не принято было спрашивать. А зря. И не я один такой. Вырастали люди, не зная своих корней, традиций, семейной истории. Тех молодых людей и среднего возраста, что читают вашу газету, хотелось бы попросить «приставать» к родителям и бабушкам-дедушкам, спрашивать, интересоваться. Люди старшего поколения, не стесняйтесь рассказывать о своей жизни. Как бы не складывались судьбы, всё будет интересно и важно. Люди, к сожалению, уходят из жизни неожиданно. Не вернешь, не спросишь.

Кочевое детство

- Я родился на Дальнем Востоке. Поселок Палатка, неподалеку от Магадана. Отец во время войны был офицером, служил в автомобильных войсках. После войны познакомился с мамой. Она была на 19 лет его младше. Завербовались молодой семьей на Дальний Восток строить Колымскую трассу. Добирались через Владивосток, Находку. Там в 1948-м родилась моя старшая сестра, в 1950 году в Магадане вторая сестра, а в 1953-м уже я, в поселке Палатка. 

- Чем запомнился Дальний Восток, суровые колымские края?

- Особо ничем. Мы прожили там недолго. Помню глубокие снега. Мы, мальчишки, рыли в них траншеи, окопы. Еще семейная радость была – лепить пельмени. Я, лет четырех-пяти, тоже сижу за столом, леплю. Холодильника не было, но зимы там долгие. Наделаем пельмени, выносим на мороз в небольшом таком шкафчике. Потом берем, варим. В 1960-м уехали к бабушке по маминой линии на Украину. На севере хорошо платили, купили частный домик в Кировограде. Там я окончил 10 классов. 

- Какие у вас воспоминания о школе? Кто-то из учителей, может быть, оказал большое влияние, определил ваше будущее как летчика?

- Интересный момент, я и сам не помнил этого. В 1990-м собрались на встречу одноклассников. 20 лет после выпуска прошло. Нам уже всем около сорока. И пришла первая наша учительница Галина Федоровна Филиппова. Представьте, приносит тетрадки, говорит: «Ребята, когда мы с вами расставались после 4-го класса, я попросила вас написать, кто кем хочет стать, когда вырастет». И начинает зачитывать. У кого-то совпадает, у кого-то нет. Она читает: «Толя Язон: хочу стать летчиком. Кем ты стал, Толя?» Я поднимаюсь: «Летчиком!» А сам и вправду не помню, чтобы такое писал. Но много книжек читал про авиацию, особенно про летчиков-испытателей. Еще был сосед, пенсионер. Отец тоже вышел на пенсию, но по возрасту был намного старше соседа. Отцу было 48, когда я появился на свет. Спрашиваю: «Папа, а как так получилось, что сосед наш такой молодой, но тоже пенсионер?» Он и говорит, что сосед наш – летчик, а они рано выходят на пенсию, и пенсия у них хорошая. Может быть, именно тогда и появилась мечта стать летчиком: пораньше на пенсию выйти. 

У Анатолия Григорьевича хорошее русское простонародное чувство юмора. Вроде говорит серьезно, только глаза улыбаются. О самых сложных моментах жизни тоже будет рассказывать как бы в шутку. Но не станем забегать вперед.

- В школе было много мужчин-учителей. Большинство прошли войну. Помню нашего историка по кличке «Грозный». Никаким грозным он, конечно, не был. Прошел всю войну, тяжело контужен. Физик тоже воевал. Начало, середина 60-х – всё еще рядом.

- Сейчас, оглядываясь назад, можно ли было предположить, что начнется война между нашими народами? Были ли какие-то предпосылки?

- Абсолютно нет. В городе все говорили по-русски, украинской речи почти не слышно было. В селах – да, можно было услышать суржик. Но Кировоград всё же центральная Украина. Сейчас его переименовали в Кропивницкий, но тогда об этом и речи быть не могло. Потом, уже после Афгана, в конце 1980-х, когда служил в Староконстантиново – городке в Хмельницкой области – были косые взгляды, «москали, убирайтесь с нашей земли!» Но тогда, в детские годы, нет.

- Поддерживаете связь с друзьями-приятелями оттуда? 

- Со знакомыми, товарищами по училищу созваниваемся иногда. Раньше ругались, теперь просто обходим стороной эту тему. 

Чему быть, того не миновать…

Русская пословица гласит: «Человек предполагает, а Бог располагает». В атеистическом детстве Анатолия Язона этот постулат мог звучать и по-другому: «От судьбы не уйдешь». В любом случае, оглядываясь назад, анализируя судьбы хорошо знакомых нам людей, то и дело приходишь к выводу: есть какая-то таинственная сила, что ведет человека по жизни, наставляет на путь, иногда даже вопреки его желаниям.

- К восьмому классу мечта о небе куда-то пропала, и я решил стать моряком. Рядом Николаев, Одесса, моряков вокруг полно. Задумал поступать в «мореходку». 

- В Нахимовское?

- Нет. В гражданское училище – это что-то вроде техникума. Думал, окончу, стану мотористом, например, пойду по морям странствовать. Прихожу в школу, прошу отдать мне аттестат за 8-й класс. Они мне: «Язон, ты самостоятельно не можешь принимать такие решения. Придешь с родителями – отдадим». Я к отцу. Так, мол, и так. Хочу быть моряком. Стану капитаном! Он мне: «Я бы тебе сказал, кем станешь, если не окончишь десять классов. Отучишься, получишь нормальное среднее образование, будем решать, куда пойти учиться». Я весь обиженный отправился к приятелю. У него отец тоже военный в отставке, какие-то важные посты занимал в городе. В общем, человек авторитетный. Рассказал ему о разговоре с отцом. Тот еще подлил масла в огонь. «Скажи отцу, что ты мне, мол, всю жизнь рушишь своим запретом. Не ломай мне судьбу, отпусти в «мореходку!» Не знаю, почему он так сказал. Может, у самого в жизни был подобный момент. Я опять к бате. Повторяю все слова, что сказал мне опытный товарищ. Тот ответил очень коротко: «Сынок, я больше на эту тему разговаривать с тобой не буду!» И, в качестве наказания, вообще на все лето перестал со мной разговаривать. 

- Суровый у вас батя. Как считаете, прав он был тогда?

- Конечно! Мало ли что в голову восьмикласснику взбредет. Там еще ветер вместо мозгов. Но и это еще не всё. Мама, чтобы сгладить конфликт, устроила через знакомых меня в школу военно-патриотической подготовки «Авиатор». Она как раз открылась при нашем кировоградском летном училище гражданской авиации. Говорит: «Ты же мечтал об авиации? Как раз для тебя». Готовили штурманов. Изучали летное дело, навигацию, самолетовождение, бомбометание. В теории всё, конечно, но знания давали неплохие. И после окончания школы «Авиатор», если хорошо сдал экзамены, давали направление в любое летное училище гражданской авиации. Можно было поступать вне конкурса. 

Я собрался в Кременчуг, там было такое училище. Но не тут-то было. Теперь мою судьбу решали военком и комитет комсомола. В военкомате, как и все призывники, проходил комиссию. Военком меня спрашивает: «Какие планы на будущее?» Я ему, как на духу: «Собираюсь в летное гражданское». Он посмотрел мою карточку и хитро так смотрит. «Не возьмут тебя, парень, в училище. По здоровью. В военное худо-бедно поступишь, а в гражданское – никак». Хотя, всё ровно наоборот: требования по здоровью в военное куда выше. У военкома, видимо, план был по количеству курсантов в военные училища. Потом вызывают в горком комсомола. А тогда было популярно: «Комсомол – на самолеты». Говорят: «Если не пойдешь в военное летное, исключим из комсомола!» И это были не шутки! Допускаю, что у них был сговор с военкомом. Короче, пришлось ехать в Чернигов, в Высшее военное авиационное училище. 

- «Без меня меня женили» это называется. 

- Вроде того. Но меня так просто не возьмешь. Я – человек упертый. Решил, что поеду в Чернигов и специально «срежусь» на экзаменах. А потом вне конкурса пойду на гражданского летчика в Кременчуг.

- Судя по тому, что вы – подполковник в отставке, план не сработал?

- Приехал, поселили в казарму, экзамены. Все горят желанием поступить. Не будешь же ходить среди них, хитро улыбаться. Вы, мол, все дураки вокруг, один я такой умный, приехал «срезаться». Один экзамен, второй, третий – поступил, одним словом. 

- Про вас кино нужно снимать. Что-то вроде «Судьбу не обманешь». Был какой-то момент, когда вы пожалели о том, что всё так сложилось?

- Один был. На первом курсе. Заступал в караул у знамени училища. С карабином и боевыми патронами. Во время перезарядки один патрон из десяти упал в снег. Сдаю пост, проверяет начкар оружие, патрона нет! ЧП! В принципе, если дело нехорошим боком повернется, могло и до уголовки дойти. В любом случае, проблем не оберешься с этим проклятым патроном. Вот тогда я проклял всё на свете. Учился бы в гражданском училище – никаких тебе патронов, нервов. Нашелся патрон, всё обошлось. Ну, а потом… Первый полет никогда не забуду! Облачность – три балла, небольшая. Взлетаешь с инструктором, конечно. Выныриваешь из облаков, и такая красота вокруг! Сердце заходится от восторга. Смотришь, как завороженный, чувство полета ни с чем не сравнить! Инструктор кричит: «Хватит башкой вертеть! Бери управление на себя!» И вот ты летишь, сложный самолет тебя слушается. Если одним словом – счастье! 

Гарнизоны. Любовь и разлука

После училища молодого летчика-истребителя отправляют в Монголию. 

- Забайкальский военный округ. Знаете, как его в народе называли? «Забудь вернуться обратно». 

- Дыра, одним словом?

- Можно и так сказать. Но, я думаю, молодому лейтенанту полезно послужить в таких условиях. Военный городок – четыре пятиэтажки. На много километров вокруг только каменистая пустыня  Гоби. Платят, кстати, два оклада. Монголия всё же – заграница. Тратить деньги совершенно некуда. Так что оба оклада, за исключением мелочи, отправляли на книжку. Трудно, но зато понимаешь, что такое настоящая военная служба. 104-й авиационный истребительный полк. Много летали. На Миг -21 бис, потом на разных его модификациях. Задача – 140 часов в год, чтобы получить на третий класс. И тебя переводят в другой полк. Через год я оказался в поселке Домна под Читой.

- Погодите, пока мы еще в Монголии. Интересно же. С местными были контакты?

- Очень редко. Однажды ездили в соседний гарнизон в футбол играть. На обратном пути остановились у юрты, воды попросить. Местный монгол, мы их «компаны» называли, что-то вроде «друг» по нашему, пригласил внутрь. Посреди юрты – обложенный камнями очаг. Над ним чан, в котором что-то варится. Запах от него такой, что захотелось сразу на свежий воздух. У очага лежит монголка, кормит грудью младенца. Средневековье, короче. Но рядом с ней радиоприемник ВЭФ-206. Таких приемников в Союзе днем с огнем не найдешь. А она лежит, музыку слушает. Удивительное соседство чуть ли не первобытной жизни и цивилизации – вот и вся Монголия. 

- В Домне под Читой вы оказались уже незадолго до Афганистана?

- Нет. В Афган я попал только в 1987-ом. Перед этим была еще Венгрия. По сравнению с Монголией – другая планета. Но в Венгрию я приехал уже с молодой женой и первой дочкой. Она родилась в Чите. Вторая дочь в Будапеште. 

- Расскажите, как познакомились с будущей женой? 

- На первом курсе училища ко многому нужно привыкать. Новый круг общения, новая жизнь. Как правило, молодые курсанты пишут много писем. Необходимо с кем-то из «старой жизни» поддерживать связь. Кто-то пишет по пять писем в день любимой девушке на «гражданке». У меня такой девушки не было. Подружился с таким же, как я, первокурсником Вовой Соколовым. Он как раз из Гатчины. Он переписывался время от времени со своей одноклассницей Светой. Они не просто одноклассники, а соседи: жили в смежных квартирах на Чкалова, 13. Прислала ему фотографию свою. Я посмотрел: «Вова, кто такая?» Он говорит: «Да одноклассница моя». Они дружили, ничего более.

Вова мне и говорит, мол, напиши Свете, раз тебе писать некому. Может, она и ответит. Я отправил первое письмо: «Увидел у Володи вашу фотографию, захотелось написать». Она ответила. Завязалась переписка. Наконец, после третьего курса на очередные каникулы я поехал к себе в Кировоград, но на пару дней заглянул в Гатчину, в гости к Володе, ну и познакомиться со Светой лично. Вроде, понравились друг другу. Но переписка шла с перебоями, иногда длинными. Супруга мне потом объясняла: «Мне больше нравились моряки. У них форма красивая, черная. А у вас, летунов, как у всех, серая». В конце концов, послания наши совсем прекратились. Только позже узнал от Вовы, что у Светы умер отец. Написал письмо с соболезнованиями. Она ответила. 

После года службы в Монголии приехал в отпуск в Кировоград. А Володя как раз в Венгрии служил, у него тоже отпуск, приехал в Гатчину. Договорились созвониться по межгороду. Тогда же мобильных не было. Заказал на домашний телефон переговоры с Гатчиной. Родители как раз собрали друзей по случаю приезда сына. Те пришли с женами, детьми. Звонок. Беру трубку. «Межгород, Гатчину заказывали?» Ну, там привет-привет и Володя спрашивает: «Как думаешь, кто со мной рядом стоит?» «Она?» Володя дает ей трубку. Поздоровались. Говорю: «Ну, что? Замуж за меня пойдешь?» Она: «Пойду». Я ей: «Тогда я завтра прилечу, идем в ЗАГС!» 

Маме сказал: «Завтра улетаю в Гатчину, закажешь билеты через знакомых?» Она: «Зачем летишь?» Отвечаю: «Решил жениться». Она махнула рукой. Мол, утро вечера мудренее. Вечером посидели с друзьями и подругами родителей. Мама утром спрашивает: «Не передумал?» «Нет. Не передумал». Заказала билеты, я улетел. Через день пошли в ЗАГС гатчинский. Света поначалу паспорт с собой забыла взять. Всё, вроде как, в шутку было, но оказалось, не шутка. В ЗАГСе тоже не сразу срослось. Назначили нам дату через три месяца. Я говорю: «А как же вы моряков дальнего плавания регистрируете в срочном порядке?» А у них, отвечают, загранпаспорт есть. «Так и у меня есть загранпаспорт!» Я же в Монголии служил. «Подойдет 4 декабря?» - спрашивают. Как раз в отпуск помещаюсь. «Подойдет!» Так и поженились. 

Здесь бы и закончить эту прекрасную романтическую историю. Чтобы не расстраивать чересчур впечатлительного читателя. А еще лучше немного приукрасить, как водится в книжных и киношных мелодрамах. Мол, жили они с тех пор долго и счастливо. В любви и согласии. Но, увы, «неисповедимы пути Господни». Через 28 лет совместной жизни они расстались. Позади были командировки в Афганистан, Румынию и Ливию, все тяготы и лишения воинской службы. Но вынужденно началась гражданская жизнь, и возникла трещина в отношениях. Не будем вдаваться в личную жизнь взрослых людей. У них выросли две прекрасные дочери, пошли внуки. Анатолий и Светлана поддерживают добрые отношения.

- Вы думаете, с чьей подачи я на капельницы езжу. Света настояла. Она у меня медик, продолжает следить за моим здоровьем. 

Афганистан

- В 1986 году в полк пришла директива Генштаба. Нам было предписано на следующий год отправиться в Афганистан. Начали усиленно готовиться. Благодаря подготовке и нашему командиру, полковнику Алексееву, Афган мы прошли без потерь. И до и после него потери были, при Алексееве – нет. Я был назначен на должность старшего штурмана 168-го авиационного истребительного полка. Рассчитывал маршруты полетов по данным нашей разведки. Сколько горючки взять, какой боезапас. И сам, непосредственно, летал. За год и месяц пребывания в Афганистане совершил около 500 боевых вылетов. Провел в небе Афгана 350 часов. 

- Два ордена Красной Звезды и орден Красного Знамени за какие-то конкретные операции?

- Нет, скорее – по совокупности. К Звезде Героя, думаю, представили за операцию «Магистраль» по выводу «зеленых», то есть афганской армии, из кольца окружения душманов в городе Хост. Это была одна из самых крупных операций той войны. Потом была такая же операция у населенного пункта Бамиан. Отработали неплохо. Уничтожали зенитные установки противника: ими наших врагов щедро снабжали американцы. Караваны бомбили, склады, места скопления душманов. 

- Как получилось, что Героем так и не наградили?

- Цепь случайностей. Сначала был сбит транспортный самолет, что перевозил в том числе и представления к награде. Пришлось собирать документы заново. Тут уже грянула перестройка и распад СССР. Не до нас, «афганцев», тогда было. 

- Как выстраивались отношения с местным населением?

- А мы их почти не видели. Разве что редко выберешься на базар. Мы базировались в Баграме. По дороге местные ребятишки обступают, бегут рядом: «Шурави, дай, дай!» Стоит кому-то остановиться, угостить чем-нибудь, облепят со всех сторон. В целом, мы о себе оставили хорошую память. По мирным кишлакам, о чем потом вовсю трубили «западные голоса» и наши демократы, мы почти никогда не били. И если уж была необходимость, всегда предупреждали жителей, что будет нанесен удар. Мирные уходили. Если кто-то оставался, то, как говорится, «кто не спрятался, я не виноват». 

О хорошем к нам отношении говорит хотя бы то, что не снесено ни одного памятника на территории Афганистана, посвященного советским воинам-интернационалистам. В отличии от соседней страны, где вовсю сносят памятники нашим общим воинам. Самим себе, по сути, сносят памятники. Ведь подавляющее число украинцев воевало в Красной, потом Советской армии. Вот что значит, забывать свою историю. Поэтому я и говорю, особенно молодым людям: «Спрашивайте у старших об их истории жизни, дедов и прадедов». Забудем их историю – себя забудем!

Андрей Павленко